Князь Иван Иванович Барятинский (1772 — 15 июня 1825, Ивановское Курская область) — известный в своё время англоман и агроном из рода Барятинских, крупный землевладелец, создатель усадьбы Марьино под Рыльском. Единственный наследник своего отца, знаменитого дипломата И. С. Барятинского. В 1806-12 гг. русский посол при дворе короля Баварии в Мюнхене.
Почти два столетия отделяют нас от того времени, когда в глуши среднерусских степей в своем имении Марьино князь Иван Иванович Барятинский, представитель одной из самых древних и родовитых русских фамилий — двадцать седьмое колено от легендарного основателя Руси варяга Рюрика — начал возводить дворец как основное местопребывание семьи. С самого начала он был задуман как символ достоинства и величия княжеского рода.
Основателю и первому строителю загородной резиденции Барятинских князю Ивану Ивановичу (1767-1825) в ту пору минуло 45 лет. По понятиям того времени уже немолодой человек, военный дипломат, удалившийся от дел государственной службы, ученый-агроном, изучавший способы ведения усадебного хозяйства в Англии, знаток и покровитель изящных искусств, князь возводит «Извицкий дом в селе Ивановском» (первоначальное название марьинской усадьбы) для того, чтобы жить в кругу своей все разрастающейся семьи (у Барятинских было семеро детей: четыре сына и три дочери) и своих обширных хозяйственных, научных и культурных интересов.
Именно в этот Марьинский период своей жизни (1811-1825) князь Иван Иванович в полной мере реализовал преимущества, данные ему происхождением и огромным наследственным состоянием, равно как и отшлифованные блестящим воспитанием незаурядные музыкальные способности. В кругу художественных интересов князя-мецената почетное место занимала музыка, которая была его самым сильным увлечением, предметом особой привязанности и заботы. Но если на сегодняшний день история создания дворца в Марьино, история его богатейших художественных коллекций и библиотеки изучена с достаточной полнотой, то история музыкально-театральной жизни в усадьбе до сих пор затрагивалась крайне поверхностно. Причина того, что эта область художественной жизни Марьино с трудом поддается реконструкции, лежит как в хрупкой сиюминутной жизненности временных искусств — музыки и театра, так и в особой замкнутости, самодостаточности жизни обитателей усадьбы.
Уклад жизни в Марьино определялся позицией хозяина. Этот стиль жизни князь Иван Иванович в одном из писем выразил так: «Мы для себя хотим жить покойно и приятно, а не для других, да и не для кого». Известно, что в Марьино был домашний театр и хороший, профессионального уровня симфонический оркестр. Но жизнь здесь текла «широко и открыто» (по воспоминаниям Зиссермана) только для узкого круга домашних и родных князя, а также близких по положению соседей-помещиков. Кстати, краевед Ю. Бугров, упоминая в своих изысканиях о выступлениях оркестра курских помещиков на ярмарках в Коренной пустыни в начале XIX века, специально отмечает отсутствие там выступлений славившегося своим искусством оркестра князей Барятинских. Тем не менее по материалам со хранившегося обширного архива Барятинских можно попытаться реконструировать музыкальный быт Марьино 20-х годов XIX века. Мы будем основываться на его музыкальной части, которая содержит обширную нотную библиотеку (556 произведений) и три сохранившиеся сочинения самого сиятельного композитора. Кто стоял во главе оркестра из 50 или 60 музыкантов? Как было поставлено обучение? Как проходила репетиционная работа? Ответить на эти вопросы сего дня можно лишь предположительно. Но с уверенностью можно говорить, что руководителями оркестра были образованные наемные иностранцы. Архивы донесли тетради (партии) музыкантов оркестра, которые выдавались исполнителям на довольно продолжительное время — до 10 лет. О мастерстве музыкантов говорит тот факт, что часто один исполнитель играл на совершенно различных инструментах. Есть упоминание о том, что из оркестра выделялся специальный квартетный состав, что также свидетельствует о высоком уровне подготовки исполнителей.
Рачительный хозяин Марьинской усадьбы заранее заботился о «выращивании» для себя музыкантов. Так, в самый разгар работ по возведению дворца (1816-1817гг.), путешествуя по Европе, князь дает указания главноуправляющему:
«Княгиня моя… просит вас сделать одолжение приказать выбрать из мальчиков, обучающихся в Ивановской школе или других местах, человек восемь для обучения музыке, дабы по возвращении нашем в деревню иметь маленький оркестр и певчих для церкви». В другом письме князь заботится дать обучаемым музыке в Петербурге мальчикам и другие умения (натирать полы или настраивать инструменты), очевидно, на тот случай, если кто-либо окажется непригоден к музыке.
Архивы позволяют заключить, что кульминационным в музыкальном развитии высокородного меломана был 1822 год. По крайней мере именно им помечено самое крупное из дошедших до нашего времени сочинение князя И. И. Барятинского — «Увертюра ре-минор для большого оркестра», которая содержит 27 страниц рукописной партитуры. Сочинение свидетельствует об основательной музыкальной образованности князя и его незаурядной композиторской одаренности, прекрасном знании и свободном владении приемами оркестровой техники письма, о восприимчивости стиля современных ему композиторов (в частности, К. В. Глюка и Дж. Россини) и тяготении к образам драматическо-патетического характера.
Активизация музыкально-творческой деятельности князя Барятинского в это время была, несомненно, связана с жившими в близком соседстве с князем в 1818 -1823 гг. образованными вельможными меломанами графами Михаилом Юрьевичем (певцом и композитором) и Матвеем Юрьевичем (виолончелистом) Виельгорскими, о чем также говорят материалы архива. Имение князя Барятинского Ивановское на границе Рыльского и Льговского уездов и имение жены графа Михаила Виельгорского Луизы Бирон Фатеевка (второе название Луизино) Дмитриевского уезда всего в десяти километрах друг от друга, что означало около часа езды каретным сообщением по тогдашнему российскому бездорожью. Причин же появления и пребывания братьев Виельгорских в Фатеевке в 1818 -1823 гг. было, по всей вероятности, две.
Первая (и о ней неоднократно писали) — это та, что граф Михаил Юрьевич Виельгорский вызвал неудовольствие двора скорой и тайной женитьбой на сестре своей первой жены Екатерины Бирон, умершей от родов в январе 1816 г. В апреле того же года 28-летний граф скрыто венчается с ее старшей сестрой Луизой. Но вторая, и более важная причина видится в том, что в 1822 году Александром I ввиду участившихся доносов о противоправительственной деятельности аристократических тайных обществ (масонских лож) были изданы указы об их запрещении в России (с 1 августа 1822 г.) и в Польше (с ноября 1822). Михаил Виельгорский, поляк по происхождению и видный масон, был руководителем одной из самых многочисленных (75 человек) и влиятельных в Петербурге масонских организаций, т. н. «Ложи Палестины», созданной по французскому, т. е. самому вольнодумному образцу Граф Михаил поэтому почел за лучшее в пору масонских гонений укрыться в глухой курской деревне, где тотчас же развернул кипучую музыкально-исполнительскую и композиторскую деятельность.
Участие братьев Виельгорских в истории развития русской музыкальной культуры первой половины XIX века нашло основательное отражение в специальной музыковедческой литературе, но именно момент соприкосновения этих блистательных меломанов и благотворность их взаимного влияния, как мне представляется, ускользнули от внимания авторитетных исследователей.
О постоянных контактах между Ивановским и Луизино говорит не только интенсивная переписка между князем Барятинским и графами Виельгорскими за 1822-1823 гг., но и находящиеся в архиве программы домашних концертов в Луизино за эти годы, причем часть из этих программ, посылаемых князю Ивану Ивановичу, написана собственноручно графами Михаилом и Матвеем. Интенсивности концертов классической музыки в Луизино (иное музыкой просто не называлось!) сегодня можно лишь удивляться, ибо на протяжении почти года концерты, включающие крупные и серьезные инструментальные и вокально-хоровые сочинения западных композиторов и самого графа Михаила, проходила два-три раза в неделю. То обстоятельство, что программы концертов в Луизино оказались в марьинском архиве, говорит либо о том, что князь Барятинский бывал гостем графов Виельгорских, либо — а это более вероятно — что произведения, звучавшие в Фатеевке, любезно предлагались просвещенному вниманию Его Сиятельства. В пользу последнего предположения говорит адресованное князю И. И. Барятинскому письмо от капельмейстера Виельгорских скрипача Ивана Островского (вся переписка марьинского архива Барятинских даже со слугами велась на французском языке).
Публикуемое ниже письмо (приводится в переводе почти полностью) — колоритный штрих с натуры и достоверное свидетельство тех трудностей, с которыми тогда сталкивалась просвещенная и высокообразованная личность в желание удовлетворения своих высоких музыкально-художественных интересов. Письмо это, по всей видимости, является ответом на просьбу князя доставить оркестр из имения Виельгорских в Ивановское с целью послушать какое-либо заинтересовавшее его произведение.
Мой князь!
К моему большому сожалению, я не могу выполнить поручение, которое дали мне Ваше Сиятельство. Во время отдыха музыканты перепились и им захотелось навестить своих родственников. Кроме того, я не считаю, что мне разрешено распоряжаться оркестром без согласия г-на графа Чернышева.
Но есть один выход, чтобы выпутаться из этого неудобства: можно доставить оркестр несколькими неделями позднее. Я напишу об этом г-ну графу (Чернышеву. — Н.С.), а пока музыканты отдохнут и затем смогут приехать в Ивановское к 15 июля.
Возможен и другой выход — вызвать людей из более дальних мест, но тогда Вам, князь, понадобится около 10 человек из того же самого оркестра. Что касается певцов г-на графа Комаровского, я полагаю, что до того, как предпринимать попытки их вызвать, следовало бы справиться о них у Ваших ближайших соседей.
… я думаю, что нам не хватает струнных, и поэтому поводу, вероятно, надо будет обратиться к г-ну графу Теплову, чтобы заполучить нескольких крепостных его оркестра. Хочется верить, что музыканты г-на Анненкова очень способные, но если они не играли много музыки Бетховена, Керубини и всех тех композиторов, которая имеет ценность для истинных знатоков, тогда они будут лишь бесполезные призраки. Мой оркестр уехал из Луизина сегодня утром, и я тоже рассчитываю вскоре попрощаться с господами графами Михаилом и Матвеем.
Если Ваше Сиятельство удостоит почтить меня своими дальнейшими приказами, я смогу их принять на своем месте в Курске или позднее в Орле. Имею честь оставаться глубокоуважающим Вас преданным слугой Вашего Сиятельства Иваном Островским.
19 мая 1822 г. Луизино.
Эта подлинная картина мало совпадает с тем, что рисуют некоторые наши музыковеды-краеведы. Так, в сборнике докладов областной научно-практической конференции, выпущенном Курским музыкальным училищем в 1998 г., описывается, как «в раскрытые окна Марьинского дворца доносились из парка чистые и звонкие голоса крестьянских девушек» (статья И. Татарской «Музыкальная жизнь курского края»). И этим фольклорным пассажем все ограничивается. Но реальные исторические факты и документальные свидетельства говорят о том, что и 180 лет назад удовлетворение серьезных художественно-культурных запросов происходило отнюдь не в стиле рисуемых нашим уважаемым краеведом фальшиво-пейзанских идиллий.
Воздать должное музыканту и композитору князю Барятинскому, этому поистине необыкновенному вельможе, музыкальная деятельность которого вдохновлялась истинной и глубокой любовью к настоящему искусству, — эта задача сегодня становится уделом горстки энтузиастов, никак, увы, не поддерживаемых чиновниками от культуры. Так, по собственной инициативе дирижер Сергей Проскурин и его камерный оркестр готовят к исполнению вышеупомянутую партитуру композитора князя И. И. Барятинского. Произведение замечательного русского композитора-дилетанта, всегда сторонившегося «паблисити», волею официальных властей и теперь возвращается к нам без их участия.