О чем молчал старый разведчик…
Возвращаясь с охоты, зашел в крайний в деревне (село Заречье Мантуровского района) брошенный дом. Постройка семидесятых годов прошлого века, еще крепкие стропила, латник. По комнатам разбросаны вещи: старые газеты, открытки, почетная грамота. Это был дом Ахремча — Ивана Комаревцева. Я лично знал Ивана Ефремовича и дружил с ним. Хороший мужик был, труженик, шутник. С детства любил его.
Идет с работы, а мы, ребятня, навстречу: «Ахремч, какой сегодня праздник?» Знаем, что сейчас непременно как-нибудь пошутит. Тот останавливался, снимал с плеча вилы, опирался на них одной рукой, другой, при абсолютно серьезном выражении лица, лез в карман штанов. Покопавшись там, извлекал мятую пачку папирос и, посмотрев на рисунок Беломорско-Балтийского канала, не менее серьезно отвечал: «Иван-Креститель нынче». Было ли это действительно так, мы не знали, но название казалось нам настолько потешным, что мы, хохоча, довольные разбегались, чтобы пересказать историю своим отсутствовавшим друзьям.
Или, увидев Ахремча сидящим на крыльце своего дома, подъезжали к нему на велосипедах послушать какую-нибудь байку. Он не хохмил, как подобает шутам, его лицо всегда было серьезным, но когда чего рассказывал, всегда это казалось смешным. «А что ж, Сашк, воробьи у вас хорошо вывели?» — спросит. А лицо серьезнейшее. Засмеешься в ответ — знаю, шутит. «У меня в этом году, Бог дал, хорошо, — на полном серьезе продолжит он, — штук по восемь, должно быть, в гнезде». Увидев недоверие, покажет пальцем в сторону крыши: «Слышишь, пищат». И, действительно, из-под волн шиферной кровли со всех сторон доносится чириканье молодых воробьев. И чувствуешь себя попавшим впросак — с тобой на полном серьезе разговаривают о хозяйственных делах, о простых вещах, а ты не знаешь. Недолго думая, под каким-нибудь благовидным предлогом срываешься домой. «Ма-а-ам! У нас воробьи вывелись?» «Да кто ж их знает! Мне только за воробьями и смотр, еть!» «А по скольку примерно у нас их вывелось? Штук по восемь есть?» «Да зачем тебе это?» «Ахремч спрашивает». «Ну, нашел, кому верить! Он же пошутил с тобой!» Может, и так, но мало ли — и на всякий случай по лестнице, ручонкой под шифер: один, два… Эх! Крыша длинная, и те ушли. Пойдешь на речку купаться, там Ахремч с удочкой. Речушка маленькая, пескари да плотва. А у него, смотришь, в ведре пару карпят, карасик, окуньки. «На что ловишь, Ахремч?» «На вывертушки» (кулинарный хворост), — безразлично скажет он. Рядом на газете, действительно, разложена выпечка, кусок сала, пустая стопка. «Ага, и наливаешь, небось?» «Ды эт я ховрашку приносил. Во-он на горке норка его, — ответит, — еле ушел, — много ли ему надо…» Невольно посмотришь в сторону пригорка, нет ли там пьяного суслика? Когда подросли, узнали, что Ахремч воевал. «Дядь Вань, — пристанем, — Расскажи, как воевал?» «Воевал», — отмахнется он. «А что ж ты, хоть одного фашиста убил на войне?» Отмалчивается. Если всерьез к нему пристанешь, скажет: «Эх, ребята, не такая она, война, как в кино показывают…». И вздохнет тяжело. «Страшно было, дядь Вань?», — не унимаемся. Уверены, сейчас чем-нибудь отшутится — не тот это человек, чтобы страшиться на войне. Он же, помолчав, ответит: «Страшно, ребята… Не дай вам Бог…»
С появлением Интернета из наградного листа я узнал, что Иван Ефремович был разведчиком 135-го минометного полка. Воевал на Западном, Центральном и Белорусском фронтах, был ранен, дважды контужен. Товарищ Комаревцев верно и храбро нес свою службу. Сорвал многие коварные планы противника. Например, в марте 1945 года у деревни Люхентин на побережье Балтийского моря он обнаружил группу немцев, перебежками приближающихся к нашим боевым порядкам. По его донесению минометным огнем было убито 25 гитлеровцев. Через месяц на Берлинском направлении в районе Шульцендорф, вовремя заметил скопление противника и предотвратил контратаку – мощным обстрелом враг был рассеян, потеряв только убитыми до 60 солдат и офицеров.
Так воевал Ахремч! Вот о чем молчал старый разведчик, о чем вздыхал. И дело даже не в том, как много он убил врагов, а в том, сколько спас своих товарищей. Освободил свою Родину и вернулся победителем. За эти подвиги он награжден медалью «За отвагу», орденом Отечественной войны II степени, Красной Звезды и высшей солдатской наградой — Орденом Славы III степени.
Повзрослев, стали захаживать к Ахремчу по другому поводу. Иногда вечером, по пути в клуб, хотя Ахремч и жил в противоположной стороне, заходили к нему с другом Серегой «за между прочим». Тот, сидя на кухоньке у плиты с папиросой, предложит: «Чайку, ребят?» «Да можно», — заговорщески переглянемся. Он брал с подоконника заварочный чайничек с отломанной ручкой и наливал в стопки прозрачной жидкости…
И вот уже давно нет Ахремча. Дом опустел, обветшали постройки, зарос бурьяном двор. Кучи мусора. Копнул ногой торчащую доску. Из-под пыли блеснул белым боком знакомый сосуд. Боже! Да это ж тот самый чайничек! Цел и невредим. Найти бы еще крышечку. Поворошив мусор, нашел и ее. Все цело. Оглянулся в сторону кухоньки. Ощущение, что сейчас увижу и Ахремча. Но нет его. Только ветер в выбитых окнах.
Чайничек забрал, отмыл. Пусть стоит как память о хорошем человеке, о старом друге…
Александр Апальков, газета«Время и мы»
