Видения родного дома

5 сентября в Курске после долгого перерыва выступит симфо-рок группа «Маленькие трагедии». Концерт будет юбилейным – группе в нынешнем году исполняется 25 лет.

«Маленькие трагедии» вообще не часто дают концерты. Дело в том, что музыкантов изрядно разбросала и по жизни и по свету. Лидер Геннадий Ильин с начала 90-х годов жил в Питере, тогда как большинство остальных музыкантов – куряне.

Затем Ильин перебрался в Германию. Поэтому выступать удавалось только во время нечастых визитов на родину. Готовясь к юбилею, он приехал в Курск и пообщался с корреспондентом «Курск сегодня».

– Геннадий, ваш симфо-рок поклонники сравнивают с творчеством легендарной британской группы «Emerson, Lake & Palmer». Тебе льстит такое сравнение?

– Конечно. Кит Эмерсон для меня это не просто фигура № 1 в мировой рок-музыке — он перевернул мою жизнь. Такой энергетики нет ни у кого. Это как Чайковский: ставишь любую симфонию, фортепианное произведение, камерную музыку — и сразу понимаешь, что это он и никто другой. Во-вторых, безумно нравится его ориентация на классику, оригинальная её адаптация. А ещё очень точное применение Хаммонда, Муга, рояля – а это именно те три линии, которые я также применяю в своём творчестве. Вне зависимости от новых цифровых технологий. Это как в симфоническом оркестре звучание струнных, духовых, деревянных…

– А когда ты впервые его услышал?

– Когда я учился на 2-м курсе Курского музыкального училища, один мой знакомый пианист принёс бобину с записью — весьма некачественной — «Картинок с выставки». Я слушал её с открытым ртом – с одной стороны это Мусоргский, с другой – нечто совершенно иное. Я тут же помчался в Дом книги, приобрёл ноты этой пьесы, стал всё это разбирать, изучать. Большая часть музыки там Мусоргского, за исключением лирической линии Лэйка — чтоб и он мог себя проявить как певец и гитарист.

– Разговор сам вернулся к прошлому. Давай поговорим о твоем творческом пути с самого начала.

– Родился я в Курске 18 октября 1961 года. Учился в музыкальной школе № 1 по классу фортепиано. Кстати, попал туда случайно: мой дядя — певец-тенор — работал в музучилище, а ещё раньше — в Киевской капелле бандуристов. И сына своего — моего двоюродного брата — решил отдать в музшколу. А бабушка и говорит: возьми мол и этого, чтоб меньше на улице околачивался. Вот он и взял.

– Какая музыка тогда тебе больше нравилась — классика или рок?

– Классика мне нравилась всегда, но в то время я просто без ума был от «Песняров» Владимира Мулявина. В середине 70-х они приезжали в Курск — это был пик их популярности — и мне посчастливилось попасть к ним на концерт. Потом неделю ходил как будто мне обухом по голове дали. У меня аж слёзы лились — так всё это звучало, какие инструменты, культура исполнения, да и сами как выглядели — это было потрясающе! Это была бомба — больше ничего подобного в Курске я не слышал. Многие вещи они для меня открыли через фольклор, через аранжировки. Я конечно тогда ещё не слышал «Chicago», а лидер группы Владимир Мулявин слышал и применил — при этом ничего не сдирал, а сделал по-своему, творчески переработав. А потом я услышал «Deep Purple», «Led Zeppelin», «Emerson, Lake & Palmer», «Genesis» — и пошло-поехало.

Классическая же музыка упорядочила мои мозги, структурировала знания. В консерватории я получил много информации, научился работать с материалом — это большая школа. И я счастлив, что застал её, потому что те профессора, которые меня учили в живую видели Шостаковича, Прокофьева. Мне повезло попасть в последний эшелон уходящего поезда.

– Стало быть, музшкула, музучилище… А потом консерватория?

– Нет, после училища я пошёл в армию. Попал в спецподразделение внутренних войск в Ростов-на-Дону. Там было совсем не до музыки, и только перед самым дембелем стал ходить к приятелю в клуб, где он кино крутил. Там было фортепьяно, и я стал там зависать до полуночи, пока не напоролся на дежурного по части. Недолго думая, он впаял мне неделю гауптвахты.

А после армии женился, уехал в Питер, там у нас дети родились, работал на стройке плотником, перешёл в кочегарку, потом сторожем, и наконец, в музыкальной школе. Три раза пытался поступать в консерваторию. Вначале готовился самостоятельно, затем познакомился с питерским композитором Игорем Ефимовичем Рогалёвым.

Полгода он со мной занимался, многому научил — нотная тетрадь была протёрта до дыр. Он говорил: твои лучшие друзья — резинка и карандаш. Встречались мы еженедельно — и каждый раз после занятия я улетал как на крыльях — столько нового для себя открывал. А когда уже поступил и пошло обучение, Игорь Ефимович курировал меня все 5 лет – с 1988 по 93-й.

– Поступил в класс композиции?

– Конечно! Я считаю, что беда многих рок и джаз-музыкантов в том, что они не имеют композиторского образования, они дилетанты. Можно всю жизнь играть джаз и так ничего и не понять. У меня было много сырого материала, но что с ним делать? Переставлять туда-сюда? И я понимал, что мне нужно образование обязательно. И консерватория стала для меня музыкальным Клондайком.

– И ты тогда уже определился, что будешь работать именно в арт-роке, симфо-роке, а не в академической музыке?

– Всё произошло естественным путём, само собой. В чём там было проблема, когда ещё существовали Союзы композиторов – чтобы они что-то приняли, исполнили, нужно было тусоваться с ними, кому-то ручку жать, заглядывать в глазки. Мне это всё как-то не свойственно, не то чтобы я гордый, нет, но я не люблю этим заниматься.

Что же до рока… Я со многими там играл – это было время Ленинградского рок-клуба. После концертов «Алисы», «ДДТ», «Пикника» с разными музыкантами джем устраивали – совместные выступления. Но мне говорили: Гена, собери свою группу, тебе нужны другие музыканты. Так я понял, что готовый коллектив под себя найти нереально, да и с отдельными музыкантами проблема – кого-то на одну репетицию хватает, кого-то на две…

А в Курск я приезжал на каникулы к маме. И здесь я познакомился с барабанщиком Юрой Скрипкиным, мы начали джемовать с местными музыкантами, и так стал вырисовываться и наконец собрался первый состав «Маленьких трагедий».

– Но была ещё группа «Парадокс» с довольно тяжёлым саундом…

– Это было ещё во время учёбы в консерватории. На гитаре там играл Игорь Михель, находившийся тогда под влиянием «Van Halen» и «Whitesnake» отчего и звучание было довольно тяжёлым, Саша Чекулин на басу, Скрипкин на барабанах. Мы записали 4 альбома. А потом все рванули на заработки в Москву – и группа распалась.

Ну а первую свою команду я собрал ещё в музучилище – трио наподобие ЭЛП, только чисто инструментальное. Свой концерт мы отыграли на выпускном, после вручения дипломов. Полный зал студентов и директор объявляет: «А сейчас выступит группа Гены Ильина!» Играли мою музыку, а когда закончили – таких оваций я больше не слышал никогда в своей жизни!

А «Парадокс» это уже предтеча «Маленьких трагедий». Когда он распался, и играть было не с кем, я записал здесь первый свой сольник на стихи Николая Клюева и свои собственные. А потом опять начали подтягиваться музыканты.

– И тогда…

– Я как раз закончил консерваторию – и передо мной встал вопрос: а что дальше? Свободное плавание – а куда плыть? И я начал сочинять для группы. Жил по-прежнему в Питере, а сюда приезжал на лето. И вот 5 августа 1994 года в Курской филармонии состоялся первый концерт группы «Маленькие трагедии».

А потом моя семья уехала в Германию, и я остался один. А когда живёшь один, да ещё и в Питере – город давит на мозги. В конце концов я понял, что не могу без детей – и тоже уехал.

– То есть отъезд в Германию тоже произошёл сам собой. Сугубо по семейным обстоятельствам?

– Да, и с тех пор так сложилось, что живу я в Германии, работаю преподавателем в музыкальной школе, а сюда приезжаю чисто по творческим делам – чтобы альбом записать и концерт отыграть. Первым в этом списке была «Парижская симфония», на создание которой меня подвигли впечатления от Парижа и засевшая во мне идея Наполеона. А с годами и всё остальное – «Новый Фауст», «Шестое чувство», «Китайские песни», «Крест»…

– В конечном счёте к чему же ты в пришёл?

– То, что мы играем, это — моё видение мира, собранное средствами группы. Был бы у меня оркестр, была бы другая музыка. Когда-то я записал сольники «Солнце духа» и «Фарфоровый павильон». Потом я это записывал уже с группой – и это уже совсем другие выразительные средства. Но не все это понимают.

– Проблема возможно в том, что ты по сути делаешь то, что хочешь, не учитывая никакой конъюнктуры. Но и денег в этом случае ты никаких не заработаешь, а наоборот только потратишь.  

– Да, это как в фильме «Маленькие трагедии» Швейцера, когда импровизатор спрашивает: Что вам прочитать? Его собеседник удивлён: Как же вы обойдётесь без публики, без грома рукоплесканий? А он отвечает: Одобрение моего коллеги будет лучшей наградой.

Но когда ты делаешь, что хочешь, – занимаешься творчеством в чистом виде – то остаёшься один. Как в песне «Deep Purple»: Я здесь один на один с пустотой, орлами и снегом. Враждебность обдаёт моё тело холодом. И навевает видения родного дома.

Беседовал Олег Качмарский